http://www.rabkor.ru/authored/8754.html
Городок – 1
Автор: Цветков Алексей
В детстве, приезжая сюда каждое лето, я, конечно, не понимал, но чувствовал: прогресс отступал, как морская волна во время отлива. Вместе с ним таяла последняя рациональность общей жизни.
«Луч»
Несколько деревянных одноэтажных улиц упирались косыми и мшистыми заборами в кинотеатр «Луч». - Зачем такой? - обычно говорили про него. Смущал размерами. Он вмещал 300 человек, а в кино, даже если это было «Укрощение строптивого» с Челентано, в лучшем случае приходило пять-шесть местных душ. Если фильм был индийский, то могло прийти до 20 недавно осевших тут под партийным нажимом цыган, они считали такое кино («Зита и Гита», «Бродяга», «Самрат») своим. Русские цыган недолюбливали, записывая их в «воры и спекулянты», и действительно, цыганки всегда носили с собой помаду, духи, какой-то «текстильный дефицит», а их мужчины вечно что-то делали с непонятно откуда взятыми конями. Например, покупали им целые мешки хлеба и создавали дефицит, за что на них громко сердилась, но ничего не предпринимала, вся магазинная очередь. Это был единственный «социальный конфликт», который я помню. Цыганятам мы завидовали - не ходят в школу, ездят на конях и носят «блатные» ножи. С телевизионными цыганами из театра «Ромэн» их никто здесь даже не сравнивал.
«Луч» был абсолютно не рентабелен, но об этом мало кто задумывался и никто не ждал, что его закроют. Давняя подруга моей бабушки, бывшая учительница, продавала на сеанс несколько билетов. Сашка-киномеханик - местный чудило в завидных фирменных джинсах, выгнанный за пьянку со всех остальных работ - включал проектор и кино показывали по плану практически пустому залу.Босой, уставший на стройке, я часто заходил в прохладный, казавшийся огромным, пустой гулкий зал и бесплатно, пользуясь знакомством с билетершей, посмотрел там кучу тогдашних «кин»: от «Цирка» с Любовью Орловой до «Генералов песчаных карьеров».
Вокруг «Луча» разбили клумбы в начале 70-х. Но в моем детстве это были уже плотно сросшиеся джунгли несъедобных ягод, под которыми самые предприимчивые собирали круглогодичный урожай пустых бутылок из под дешевой бормотухи «Осенний листопад». Все окрестные бабки и тетки, жены местных алкашей, единогласно были за то, чтобы эти кусты вырубить, потому что каждый вечер там валялась их «пьянь», включая ветерана войны Ларионыча, билетершина мужа, которого регулярно накрывали приступы белой горячки, и он сражался с кустами, выкрикивая что-то про Сталинград. Смотреть на это из-за калиток было развлечением всей улицы. В Сталинградской битве он действительно геройски участвовал - дома гирлянда серьезных медалей на стене. В трезвом виде Ларионыч был добрейший «дедушко», выращивал и сушил табачок, топил опилками коптильню, чинил нам всем велосипеды и никогда ничего не рассказывал о войне, несмотря на просьбы. В общем, кусты у «Луча» мечтала вырубить вся женская половина района, но никто этого так и не сделал, то ли интуитивно догадываясь, что дело вовсе не в кустах, то ли просто от нехватки пассионарности. Все мужчины городка делились на «пьющих», «выпивающих» и (редчайший случай) «только по праздникам», но последних жалели, подозревая, что те неизлечимо больны и жить им «два понедельника».
На белых штукатуренных стенах «Луча» много было нацарапано, но все одно и то же: голые бабы в неприличных позах и нехорошие слова. Ну, еще пара ромбов «Спартака». Точно такие же граффити я видел на стенах непрестижных улиц в Помпеях, кроме ромбов, конечно. Им было две с лишним тысячи лет.
Стройка
Напротив «Луча» возводили не первый год такой же большой, такой же кирпичный и такой же никому здесь не нужный - «Зачем такой?» - магазин. Рядом стоял бревенчатый, старенький, построенный сразу после войны и всем привычный. Часто босой, загорелый, на каникулах предоставленный бабушкой самому себе, я мало чем на вид отличался от цыганенка и в 82, и в 83, и в 84 году. Ноги вечно в том черном масле, которым пропитывают шпалы. По ним тут все ходили в ближайшие деревни за молоком. Строители магазина были Событием, и я прибился к ним в первые же дни их появления. Строителей интриговало, что я из Москвы, в которой тут мало кто бывал. Я испытывал наслаждение от того, что мог бесплатно «работать в бригаде» - стоя на лесах с мастерком, класть кирпич, сквозь зубы сетовать на то, что «опять раствор не завезли», и взмывать в кабине в высоченную башню крана. Вскоре мой пример увлек всех соседских мальчишек. Но мне уже рабочие дали власть, кого принимать в «бригаду», а кого - нет. Я менял это право повозиться в цементе на разные мелкие детские сокровища - цветную проволоку для плетения, батарейки, карбид, катафоты для велосипеда. Да, конечно, я читал «Тома Сойера» про забор. Никто даже не попытался меня свергнуть или поставить мою власть под сомнение. Здесь с детства усваивали с молоком, что «бригадир» - он и есть «бригадир», а откуда «бригадир» взялся и кем поставлен - не спрашивалось.
Если опять «не завезли раствор», то мы на стройке жгли костер, слушали радиоконцерт по заявкам из транзистора и ничего не делали. Больше других со мной дружил молодой Миша-каменщик с амбициями скульптора. Помню, он вылепил мне из глины и обжег на обеденном костре маленький автомат ППШ и очень серьезно сказал: - Запомни, Леха, на всю жизнь, никогда не будь каменщиком! - А ты кто? - не понял я. - А я каменщик! - с веселой злостью ответил Миша, и я запомнил это действительно на всю жизнь.
Магазин строили по паре месяцев в год. Местные с уважением говорили «долгострой», имея в виду, что и у них есть то, о чем в газетах пишут. Никто его не ждал, всем хватало бревенчатого. Внутри капало, плесневело, туда ходили «отлить» и пьяницы, и дети. Цыганята с ножиками «обували» там русских детей и отнимали у них деньги, я жил рядом, был «строительным бригадиром» и меня не трогали. Здание зияло над улицей бессмысленной амбицией предыдущей эпохи.
Производство
Лирическое чувство какого-то медленного, нестрашного и беспротестного вымирания, плавного ласкового погружения всех в старчески-алкогольный маразм на фоне обступивших городок влажно-туманных заболоченных лесов. Сейчас я понимаю, что магазин, кинотеатр - это было эхо, инерция оптимизма 60-х. После войны здесь нашли уголь и открыли множество шахт. Но уже к 70-му стало ясно, что уголь кончается, да и был он не очень качественный. Шахты замерли и зарастали леском. Самая первая из сразу же брошенных успела превратиться в жутковатое призрачное место. Несколько километров через мокрый лес без дороги, там большая поляна, заросшая травою в рост, и над нею мертво-белесый, с колоннами в черных трещинах, фасад в стиле сталинского классицизма. Местные суеверно и неизвестно почему называли эти руины «Красный дом» и обходили стороной. Лишь иногда там ночевали охотники, отстреливавшие волков. За голову волка платили деньги. На еще дышащие шахты мы, возвращаясь с рыбалки, заходили за газировкой, бесплатные автоматы с ней, дикой, не сладкой и прекрасной на вкус, стояли только там, для рабочих.
А в ДК «Шахтер» на главной площади городка работали бесплатные игровые автоматы. То есть они отдавали через «возврат» все деньги назад и с одной пятнадцатикопеечной монеткой можно было играть в «Морской бой» и «Тир» весь день, за этим никто не следил, получалось, как в автобусе: кто хочет, тот платит, совесть - лучший контролер.
Разочаровавшись в угле, тут построили завод «Гидропресс», за счет него городок кое-как дотянул до «перестройки». Еще была лесопилка, там всегда было можно договориться за несколько бутылок водки с водителем, и тебе привозили машину дров, чтобы ты не замерз зимой. Лесопилку намеревались переделать в мебельную фабрику, но и это как-то заглохло. Пытались строить какие-то локальные теплицы с огурцами и засеивать поля свеклой. Пропалывать и убирать эту свеклу оказалось абсолютно некому и это делали всем городком, включая горисполком - сам видел. Потом многие, уработавшись, перли эту никому не нужную свеклу домой, просто так, чтобы хоть что-то поиметь с бесплатного труда. Это даже воровством не считалось, а скорее дуростью - поля не охранялись, и все признавали, что особого толку от этого «общегородского труда» не было.
«Депрессивный регион» - уголь оказался обманом, общая свекла не росла, молодежь уезжала, старики спивались, все большое, с «перспективой», не спеша ветшало и мшело в этом влажно-прохладно-лирическом климате северо-запада калининской области.
Власть и прогресс
Власть забирала в армию, находила и добывала уголь, строила заводы, ненужные кинотеатры и неоправданные магазины, переселяла сюда цыган, производила колбасу и отправляла ее в Москву. Конечно, все это «начальство» делало руками местных людей или приезжих, быстро становившихся местными. Но люди эти все эти дела никак с собой не связывали и очень удивились бы, если бы им сказали, что все это делали они, а не власть. «Начальство» всегда делало что-то, вроде бы общественно нужное, но лично каждому неудобное. Прогресс был равен этой безличной, как закон тяготения, власти, и теперь прогресс слабел и отступал вместе с ней. Население воспринимало это без эмоций, как природное явление, которое вряд ли изменит что-то на огороде и в саду. Возможно, даже с некоторым облегчением, чем слабее и дальше власть, тем меньше отвечаешь перед ней, хотя и с опаской, что дело кончится отключением света и радиоточки. Что касается всего остального, то население обогревалось печками, рыло колодцы, восполняло любой дефицит с грядок и рассуждало в том смысле, что какая-никакая работа у начальства для него всегда отыщется. Городок стал необратимо «депрессивным» уже в конце 70-х и это оказалось пророчеством почти для всей остальной страны, только погружался в эту депрессивность он постепенно, без внезапностей и ярких драм.
Тема: Городок – 1 
Пн Мар 07, 2011 4:36 pm